Григорианская защита
Как началась история с доплатами на установку надгробного камня?
23.09.03 и 21.10.03 Совет принял решение доплачивать малоимущим 300 евро за Grabstein. Заглянем в немецкий вариант Википедии и посмотрим, что такое der Grabstein. На стр. http://de.wikipedia.org/wiki/Grabstein написано, что «надгробные камни – это обрабатанные, большей частью надписанные массивные природные камни, свободно стоящие на кладбищах, как правило, в изголовье могилы.» Сегодня большинство надгробных камней представляют собой вертикально стоящую плиту с надписью.
Т.о. der Grabstein – это не надгробный памятник, а надгробный камень. И вещи это принципиально разные, и в немецком языке по разному называются. Надгробный памятник – это, как правило, целостный комплекс, в который могут входить камни, статуи, плиты, цветники и прочие атрибуты, установленные на могилах с целью создания памятного комплекса.
Согласно упомянутых выше протоколов решение о выплате компенсации принималось Правлением только после проверки, которая должна была определить, действительно ли стоит на соответствующей могиле надгробный камень, соответствует ли этот камень еврейской традиции и требованиям еврейской религии. Было также принято условие, которое ограничило стоимость надгробного камня 615-ю евро. Именно стоимость надгробного памятника, а не стоимость всего памятника. И в решениях Совета не указано, что пристройка к надгробному памятнику горизонтальной плиты, цветника и бордюров влияет на выплату компенсации. А Grabstein стоил для Рубинштейна именно 615€.
Очень позитивное, на мой взгляд, решение Совета о выплате помощи малоимущим, которые сами не могут должным образом отдать долг умершему, по моему мнению, имеет и другие недостатки.
Например,
- руководство общины, финансируя оплату надгробного камня, не имеет юридического права диктовать близким покойного, как оформить остальную часть захоронения. Причина проста: кладбище не является имуществом еврейской общины Бохума, а есть имущество города, и согласно письменной информации, полученной от сотрудника прессбюро городского управления, управляется специальным учреждением. Отношения на кладбище регулируются специальным кладбищенским Уставом, где в §17 есть требования к надгробным памятникам.
- помощь на установку надгробного камня оказывалась за счёт культовых взносов, а культовые взносы платят люди малоимущие. То есть фактически одни малоимущие оказывали другим малоимущим (семье покойного) дружескую помощь, а Правление и Совет – это лишь посредники в такой помощи. Мне известны случаи, когда друзья покойного, живущие в других странах, оказывали помощь его вдове на установку памятника. Неужели такая дружеская помощь семье покойного должна категорически исключить возможность оказания тоже дружеской помощи со стороны членов общины?
Но вернёмся на собрание и проанализируем содержание прений.
Член Правления Михаил Кляйнер ничего нового не озвучил.
Хотя председатель Правления Рабинович сослался на то, что «в качестве ориентира была выбрана фирма из Дотмунда», в открытых частях соответствующих решений Совета нет об этом ничего.
Удивляет напоминание члена Правления Бориса Лотвина о том, что именно Рубинштейн был председателем двух комиссий: ритуальной и бюджетно-финансовой. При этом Лотвин сознательно или несознательно упустил из виду, что согласно Уставу эти комитеты (а не комиссии) «имеют только консультационную функцию». Хотел бы также обратить внимание читателя, что согласно Уставу лишь «Правление является законным представителем общины», а Рубинштейн такого права не имел, т.е. не мог ничего решать ни внутри общины, ни вне её. Поэтому информация Лотвина могла бы считаться обоснованной, если бы он доказал, что Рубинштейн злоупотребил доверием Совета и ввёл в Совет в заблуждение. В противном случае это лишь слова, ничего не доказывающие и не разъясняющие, а только лишь запутывающие слушателей.
Зампредседателя Совета Борис Лернерман объявил, что в таких случаях надо добывать доказательства и обращаться в финансовые органы. Где же логика, хотелось бы спросить. Где взять документы, если документация общины охраняется с высшей степенью закрытости? Я вижу непоследовательность в этих словах Лернермана: то он рекомендует выносить такие дела за пределы общины, то осуждает Рубинштейна, хотя тот в финансовые органы не обращался.
Юрий Мизруха объявил, что в ревизионную комиссию никто не обращался. Но ведь выступление Рубинштейна по сути и явилось таким обращением! Я не знаю причины, по которой Мизруха не высказал даже видимости желания разобраться в заявлении Рубинштейна. Вполне вероятно, он понимал, что начав проверку, нужно будет обнародовать её результаты. А каковы будут результаты, ревизор не знал. И решил промолчать. Я выполнил общественные обязанности Мизрухи: посетил фирму «Faure» и кладбище Дортмундской общины. И за час пришёл к однозначному выводу.
Управляющего делами Александра Шрагу как Ньютона под яблоней почему-то именно на собрании внезапно осенило, что Рубинштейн общину обманул. В чём он его тут же и обвинил. Однако разделение Рубинштейном личного счёта и разница в ценах для Дортмунда и Бохума, о которой было сказано на собрании, вещи абсолютно разные и, главное, абсолютно не зависящие друг от друга.
Об управляющем делами мне хотелось бы сказать особо. Именно он подписал письмо от 24.05.04., в котором сообщил Рубинштейну, что ему выделяется помощь в размере 300 евро, «которая будет перечислена непосредственно фирме «Faure-Дортмунд.» То есть Шрага в 2004 г. подтвердил, что Рубинштейн выполнил все необходимые условия для получения пособия на надгробный камень. И вдруг через два года управделами, очень энергичный и, кстати, всего лишь 50-летний человек, утверждает обратное.
Мог ли управляющий делами ошибиться, когда в 2004 г. подписал это письмо? Я не могу в это
поверить. Общий вид памятника, который удовлетворяет условиям, определённым Советом, читатель может увидеть на нижнем снимке. Общий вид памятника с пристроенной горизонтальной плитой - на снимке верхнем. Памятник, установленный на могиле матери Рубинштейна, подобен памятнику на верхнем снимке. В счёте, представленном Рубинштейном в общину, был указан только надгробный камень. Принимая решение, усправделами не мог не держать в руках этот счёт. Мне также сложно поверить, что управделами принимал решение заочно, то есть не проверил соотвествие памятника условиям, утверждённым Советом общины.Я побывал на кладбище Бохумской общины и могу утверждать, что оформление лишь двух могил полностью соответствет решениям Совета о выплате пособия. Однако по словам члена Правления Кляйнера пособия получили более 15 человек. То есть у более чем 13-ти человек либо надгробные камни дороже, либо к надгробным камням пристроены цветник или плита. А в отношении Рубинштейна это было видно и в 2004 г., когда решался вопрос о помощи. И даже без документов это открытая книга.
Обвинение Рубинштейна в обмане, которое высказал Александр Шрага, нашло своё продолжение в письме Правления от 26.10.2006, в котором Рубинштейну было предложено вернуть в общину помощь, полученную им на установку надгробного камня. И интуиция подсказывает мне, что больше никто таких писем не получал. То есть Рубинштейн так и остался единственным «выявленным нарушителем» надгробно-финансовой дисциплины.
Мне не хочется думать, что Правление, рассматривая заявления о выплате компенсаций, ставит свои решения в зависимость от степени лояльности претендента к руководству, но другого логичного объяснения в отношении «дела Рубинштейна» я не вижу.
Когда я читал протокол собрания, то обратил внимание, что в прениях выступили одни
функционеры. И их желание не разбираться в конфликте чувствуется сразу. Ими было сказано много слов, но ни одно их слово не отвергло доводы Рубинштейна. С выступлениями функционеров-общественников контрастирует выступление функционера на зарплате, в котором ясно обозначилось желание показать ослушнику его место. (Кстати, в Уставе общины я не обнаружил вообще никаких упоминаний о должности управляющего делами, о его правах, обязанностях и ответственности.)Как я уже сказал, в прениях не выступил никто из рядовых членов. Странно, не правда ли? Ведь пока, как правило, в любой общине пребладают люди пожилые и малоимущие. И именно такие люди, без сомнения, составляли основную массу присутствующих на собрании. И именно эти люди в такой помощи заинтересованы.
Среди этих людей наверняка были и искренние сторонники руководства, и его оппоненты. Однако почти все оппоненты оказались оппонентами молчащими. Из 97 присутствующих не нашлось ни одного, кто высказал бы желание внести ясность в проблему, поставленную Рубинштейном. Какова причина такой внешней пассивности? Лень? Безразличие? Или, может быть, страх? В свете событий, которые произошли в общине после этого собрания, я склоняюсь к мысли, что, скорее всего, члены общины просто опасаются озвучивать вопросы, сомнения и уж тем более критиковать руководство, потому что вполне обоснованно предполагают, что за этим последует. Руководство же общины, видимо, не желает понять, что без инакомыслящих ни одно общество не может совершенствоваться. И вместо того, чтобы защищать право на инакомыслие, руководство с инакомыслием борется с помощью исключений и запретов.
Мне кажется очень важной одна мысль председателя Правления общины Аугсбурга Александра Мазо («У Б-га нет других рук, кроме наших», ЕГ, 6/2009). Он сказал: «... общинная жизнь должна быть открытой и доступной для обсуждения. Открытая дискуссия, честный и объективный анализ каждой возникающей проблемы ведут к принятию единственно правильного решения. ...»
Что мы имеем в Бохуме? Есть предложение члена общины Рубинштейна разобраться в том, что ему кажется странным и подозрительным. Оно было эмоционально высказано на собрании закрытого еврейского религиозного сообщества, т.е. посторонние люди услышать его не могли. Рубинштейн озвучил информацию, которую и вторая сторона не отрицала: разница в конечной цене одинакового памятника для разных общин действительно имела место. Захотело ли руководство общины выяснить причину возникновения этй разницы и озвучить это объяснение? Нет. Оскорбило ли руководство общины Рубинштейна, лишив его права на справедливое разбирательство? Конечно же, да.
А были ли оскорбительными слова Рубинштейна? И те, что он произнёс, и те, что он намерен был произнести? Согласно немецкому законодательству оскорбление – это уголовное преступление, имеющее целью проявление открытого неуважения к другой личности. И карается штрафом и/или заключением на срок до двух лет.
Есть три вида оскорблений, которые могут квалифицироваться как преступления:
- высказывание оскорбительной оценки в адрес одного лица по сравнению с другим;
- высказывание оскорбительной оценки по отношению к третьим лицам;
- утверждение оскорбительных фактов по отношению к третьим лицам.
Специалисты считают, что для того, чтобы считаться оскорблением, высказывание должно содержать два важнейших компонента. Во-первых, адресату оскорбления приписывается какая-то отрицательная характеристика (вне зависимости от того, соответствует это реальности или нет). Во-вторых, эта отрицательная характеристика выражается в неприличной форме.
Материя определения степени оскорбительности высказывания очень тонка и очень специфична для каждого отдельного случая. Поэтому я не берусь определять, оскорбительно ли выступление Рубинштейна с юридической точки зрения. Но по моему личному мнению, правда не может считаться оскорблением, если она не затрагивает личной жизни адресата. И уж конечно же, не может считаться оскорблением высказанный факт, если он находит своё подтверждение.
Вряд ли кто-то из общинных деятелей Германии может внятно объяснить, почему в одних случаях применимость немецкого законодательства внутри общин отвергается, а в других случаях этим же законодательством пользуются, хотя есть Галаха, свод Законов Шулхан-Арух и Устав общины. Я уверен, что внутри религиозного еврейского сообщества должно применяться в таких случаях такое понятие, как лашон ара или злой язык. Но руководство общин, видимо, осознаёт, что разбирательство на основе религиозного законодательства потребует привлечения раввинов, то есть может не только не дать желаемого результата, но и лишить руководство удовольствия наказать оппонента самолично.
Я убеждён, что бесконтрольное распространение освящённого Основным законом Германии принципа отделения религиозных сообществ от государства на все без исключения еврейские общины ЦСЕГ есть вредная ошибка. И вредна она и для членов этих общин, и для Германии, т.к. в большинстве общин не соблюдаются ни демократические, ни религиозные принципы управления.
Вот простой пример. Рубинштейну запрещено посещать Б-гослужения.
Между тем, лишение права посещения синагоги применяется в случаях:
1. религиозных нарушений;
2. объявления херема (проклятия);
3. нарушения порядка в синагоге;
4. оскорбление раввина, его семьи, а также лиц, обслуживающих синагогу: кантора, габбая и т.д.
5. нельзя позволять еврею, который открыто занимается идолопоклонством (в его hалахическом понимании), находиться в синагоге.
По словам раввинов, это исчерпывающий перечень. Однако ничего подобного Рубинштейн не совершал.
По словам раввинов, это исчерпывающий перечень. Однако ничего подобного Рубинштейн не совершал.
Для меня самым главным является вопрос, было ли наказание Рубинштейну (исключение из общины с лишением права посещать и общину, и синагогу) соразмерно его поступку? На основании каких нормативных актов он был наказан? Я не вижу таких норм ни в религиозном законодательстве, ни в Уставе общины, ни в законодательстве Германии, а вижу лишь наказание за непокорность с целью отомстить.